Теракт в Афганистане: Китай выиграл США без единого выстрела. Вашингтон больше не гегемон

Крах американского проекта в Афганистане может быстро исчезнуть из поля зрения, но не обманывайтесь. «Помните, что это не Сайгон», – сказал госсекретарь Энтони Блинкен 15 августа, в день, когда талибы ворвались в столицу Афганистана. Он послушно повторял слова своего президента Джо Байдена, который ранее отверг любое сравнение с падением столицы Южного Вьетнама в 1975 году. Оба были правы, но не так, как намеревались. Действительно, крах Кабула был несопоставим. Это было хуже, несравненно хуже. И его последствия для будущего мирового могущества США гораздо серьезнее, чем потеря Сайгона. На первый взгляд, сходства предостаточно. Как в Южном Вьетнаме, так и в Афганистане Вашингтон потратил 20 лет и бесчисленные миллиарды долларов на создание массивных армий, убежденный, что они смогут сдерживать врага в течение приличного промежутка времени после ухода США. Но президенты Нгуен Ван Тхьеу из Южного Вьетнама и Ашраф Гани из Афганистана оказались некомпетентными лидерами, у которых никогда не было шансов сохранить власть без постоянной мощной американской поддержки. Кабул не Сайгон, солнце не звезда. Где разница? Вот вам и все сходства. Как это бывает, различия были глубокими и зловещими. По всем показателям потенциал США по созданию и поддержке армий союзников заметно снизился за 45 лет между Сайгоном и Кабулом. После того, как президент Тхьеу приказал об этом катастрофическом отступлении на север, изобилующем мрачными сценами, когда солдаты избивают мирных жителей дубинками, чтобы посадить их на эвакуационные рейсы, направляющиеся в Сайгон, генералы Южного Вьетнама проигнорировали своего некомпетентного главнокомандующего и фактически начали сражаться. По дороге в Сайгон обычное южновьетнамское подразделение, 18-я дивизия, сражалось с закаленными в боях регулярными войсками Северного Вьетнама при поддержке танков, грузовиков и артиллерии в течение двух полных недель. Эти южновьетнамские солдаты не только понесли тяжелые потери, более трети их солдат были убиты или ранены, но и удерживали свои позиции в течение тех долгих дней «мясорубочных» боев, пока врагу не пришлось обойти их, чтобы добраться до столицы. В те отчаянные часы, когда Сайгон падал, генерал Нгуен Хоа Нам, глава единственного неповрежденного южновьетнамского командования, столкнулся с невозможным выбором между последним сражением в дельте Меконга и капитуляцией перед коммунистическими эмиссарами, которые обещали ему мирную капитуляцию. «Если я не смогу выполнить свою работу по защите нации, – сказал генерал подчиненному, – тогда я должен умереть вместе со своей нацией». В ту ночь, сидя за своим столом, генерал выстрелил себе в голову. В последние часы существования Южного Вьетнама, как государства четверо его коллег-генералов также покончили с собой. По меньшей мере, еще 40 офицеров и солдат более низкого ранга также предпочли смерть бесчестию. По дороге в Кабул, напротив, не было героических последних боев регулярных подразделений афганской армии, затяжных боев, тяжелых потерь и, конечно же, самоубийств командиров. За девять дней между падением первой столицы провинции Афганистана 6 августа и захватом Кабула 15 августа прилично экипированные, хорошо обученные афганские солдаты просто исчезли перед партизанами талибов, оснащенными в основном винтовками и беговыми кроссовками. Потеряв свои основные доходы из-за взяточничества в течение предыдущих шести-девяти месяцев, эти голодные афганские войска просто сдались в массовом порядке, получили денежные выплаты талибов и передали свое оружие и другое дорогостоящее американское оборудование. Ключевое различие, по-видимому, заключается в угасании ауры Америки как державы номер один на планете и ее потенциала в области государственного строительства. На пике своей глобальной гегемонии в 1960-х годах Соединенные Штаты, с их несравненными материальными ресурсами и моральным авторитетом, могли бы достаточно убедительно доказать южновьетнамцам, что политическое сочетание избирательной демократии и капиталистического развития, которое они спонсировали, было путем вперед для любой нации. Сегодня, с уменьшением ее глобального влияния и потускневшим послужным списком в Ираке, Ливии и Сирии (а также в тюрьмах, таких как Абу-Грейб и Гуантанамо), способность Америки придать своим проектам государственного строительства какую — либо реальную легитимность — это неуловимое непременное условие выживания любого государства-по-видимому, значительно снизилась. США больше не гегемон, а почему? В 1975 году падение Сайгона действительно стало ударом по мировому порядку Вашингтона. Тем не менее, основная сила Америки, как экономическая, так и военная, была тогда достаточно сильной для частичного восстановления. Усугубляя ощущение кризиса в то время, потеря Южного Вьетнама совпала с двумя более существенными ударами по международной системе Вашингтона и сопутствующему ей влиянию. Всего за несколько лет до краха Сайгона экспортный бум в Германии и Японии настолько подорвал доминирующее положение Америки в мировой экономике, что администрации Никсона пришлось отменить автоматическую конвертируемость доллара в золото. Это, в свою очередь, фактически разрушило Бреттон-Вудскую систему, которая была основой экономической мощи США с 1944 года. Тем временем, когда Вашингтон увяз в своей самодельной вьетнамской трясине, другая держава времен холодной войны, СССР, продолжала создавать сотни ракет с ядерным оружием и таким образом функционально вынудила Вашингтон признать свой военный паритет в 1972 году, подписав Договор о противоракетной обороне и Протокол об ограничении стратегических вооружений. С ослаблением экономических и ядерных опор, на которых покоилась столь значительная часть первостепенной власти Америки, Вашингтон был вынужден отказаться от своей роли великого глобального гегемона и стать просто первым среди равных. Отношения Вашингтона с Европой Почти полвека спустя внезапное, унизительное падение Кабула угрожает даже этой более ограниченной руководящей роли. Хотя США оккупировали Афганистан в течение 20 лет при полной поддержке своих союзников по НАТО, когда президент Байден отказался от этой общей миссии «государственного строительства», он сделал это без малейших консультаций с этими самыми союзниками. Америка потеряла 2461 солдата в Афганистане, в том числе 13 трагически погибших во время эвакуации из аэропорта. Ее союзники потеряли 1145 убитыми, в том числе 62 немецких солдата и 457 британских военнослужащих. Неудивительно, что у этих партнеров были понятные претензии, когда Байден действовал без малейшего уведомления или обсуждения с ними. Для более дальновидных лидеров Европы, таких как президент Франции Эммануэль Макрон, ответ на этот своевременный вопрос был очевиден: создайте европейские силы обороны, свободные от прихотей Вашингтона, и таким образом избегайте китайско-американской дуополии, смещения, возвращения враждебных региональных держав. Фактически, сразу после того, как последние американские самолеты покинули Кабул, Саммит официальных лиц Европейского союза дал понять, что пришло время перестать «зависеть от американских решений». Они призвали к созданию европейской армии, которая дала бы им большую автономию в принятии решений и большую способность действовать в мире. Одним словом, поскольку популизм «Америка прежде всего» теперь является главной силой в политике этой страны, предположим, что Европа будет проводить внешнюю политику, все более свободную от влияния Вашингтона. Геополитика Центральной Азии Ошеломляющий захват Кабула высветил потерю американцами лидерства, которая распространилась на Азию и Африку, что имело глубокие геополитические последствия для будущего мирового могущества США. Прежде всего, победа Талибов эффективно вытеснит Вашингтон из Центральной Азии и, таким образом, поможет укрепить и без того продолжающийся контроль Пекина над частями этого стратегического региона. Это, в свою очередь, может оказаться потенциальным геополитическим стержнем для доминирования Китая на обширной евразийской территории, где проживает 70% населения и производительности земного шара. Выступая в Назарбаев Университете в Казахстане в 2013 году председатель КНР Си Цзиньпин объявил о стратегии своей страны. Мягкими жестами, противоречащими его властным намерениям, Си попросил академическую аудиторию присоединиться к нему в создании «Экономического пояса Шелкового пути», который расширит пространство для развития в Евразийском регионе за счет инфраструктуры, соединяющей Тихий океан и Балтийское море. В процессе создания этой структуры «Один пояс и один путь» (BRI). За восемь лет, прошедших после этой речи, Китай действительно потратил более триллиона долларов на свою инициативу по строительству трансконтинентальной сети железных дорог, нефтепроводов и промышленной инфраструктуры в стремлении стать ведущей экономической державой мира. Более конкретно, Пекин использовал BRI как геополитическое движение клещей, дипломатическую игру в сжатие. Создав инфраструктуру вокруг северных, восточных и западных границ Афганистана, он подготовил почву для того, чтобы эта истерзанная войной страна, освобожденная от американского влияния и полная неиспользованных минеральных ресурсов (оцениваемых в триллион долларов), благополучно попала в руки Пекина без единого выстрела. К северу от Афганистана Китайская национальная нефтяная корпорация в сотрудничестве с Туркменистаном, Казахстаном и Узбекистаном запустила газопровод Центральная Азия–Китай, систему, которая в конечном итоге протянется более чем на 4000 миль через сердце Евразии. К западу от Афганистана Пекин прорвал дипломатическую изоляцию Ирана в марте прошлого года, подписав с Тегераном соглашение о развитии на 400 миллиардов долларов. В течение следующих 25 лет легионы китайских рабочих и инженеров проложат транзитный коридор из нефте-газопроводов в Китай, а также построят обширную новую железнодорожную сеть, которая сделает Тегеран узлом линии, протянувшейся от Стамбула до Исламабада. К тому времени, когда эти геополитические клещи прочно втянут Афганистан в систему BRI Пекина, страна, возможно, станет просто еще одной ближневосточной теократией, такой как Иран или Саудовская Аравия. В то время как религиозная полиция преследует женщин, а войска сражаются с гноящимися повстанцами, государство Талибан может заняться своим настоящим делом — не защитой ислама, а заключением сделок с Китаем по добыче его огромных запасов редких минералов и сбору налогов на транзит по новому газопроводу ТАПИ стоимостью 10 миллиардов долларов из Туркменистана в Пакистан (который отчаянно нуждается в доступной энергии). С прибыльными гонорарами от своих огромных запасов редкоземельных минералов Талибан мог позволить себе покончить с нынешней финансовой зависимостью от наркотиков. Они могли бы фактически запретить выращивание опиума в стране, которое сейчас процветает в стране. В результате, возможно, даже будет достигнут некоторый медленный, прерывистый прогресс и на этом фронте. Если такая проекция будущей экономической роли Китая в Афганистане кажется вам фантастической, подумайте о том, что основы для такой будущей сделки создавались, когда Вашингтон все еще колебался по поводу судьбы Кабула. На официальной встрече с делегацией талибов в июле министр иностранных дел Китая Ван И приветствовал их движение как важную военную и политическую силу. В ответ глава талибов Абдул Барадар, продемонстрировав то самое лидерство, которого так явно не хватало президенту Ашрафу Гани, назначенному американцами, похвалил Китай как надежного друга и пообещал создать благоприятную инвестиционную среду, чтобы Пекин мог играть большую роль в будущем восстановлении и экономическом развитии. Завершив формальности, афганская делегация затем встретилась за закрытыми дверями с помощником министра иностранных дел Китая, чтобы обменяться тем, что в официальном коммюнике называется глубокими мнениями по вопросам, представляющим общий интерес, что помогло укрепить взаимопонимание.  Стратегия нового мирового острова Захват Китаем Евразии, если он будет успешным, станет лишь частью гораздо более грандиозного плана по контролю над тем, что британский географ Хэлфорд Маккиндер, один из первых мастеров современной геополитики, назвал «мировым островом». Он имел в виду трехконтинентальную массу суши, включающую три континента: Европы, Азии и Африки. В течение последних 500 лет один имперский гегемон за другим, включая Португалию, Голландию, Великобританию и США, развертывали свои стратегические силы вокруг этого мирового острова в попытке доминировать на такой обширной территории. В то время как за последние полвека Вашингтон разместил свои огромные воздушные и морские армады вокруг Евразии, он, как правило, отодвигал Африку в лучшем случае на второй план, а в худшем – на поле битвы. Пекин, напротив, неизменно относился к этому континенту со всей серьезностью. Когда холодная война пришла в южную Африку в начале 1970-х годов, Вашингтон провел следующие 20 лет в союзе на расстоянии вытянутой руки с Южной Африкой апартеида, используя ЦРУ для борьбы с левым освободительным движением в Анголе, контролируемой Португалией. В то время как Вашингтон потратил миллиарды на то, чтобы сеять хаос, снабжая правых африканских полевых командиров автоматическим оружием и наземными минами, Пекин запустил свой первый крупный проект по оказанию иностранной помощи. Она построила железную дорогу Танзания-Замбия протяженностью в тысячу миль. Он не только был самым длинным в Африке, когда был завершен в 1975 году, но и позволил Замбии, не имеющей выхода к морю, государству, находящемуся на переднем крае борьбы с режимом апартеида в Претории, избежать Южной Африки при экспорте своей меди. Начиная с 2015 года, опираясь на свои исторические связи с освободительными движениями, которые пришли к власти на юге Африки, Пекин планировал десятилетнее вливание капитала в размере триллиона долларов. Большая его часть должна была быть предназначена для проектов по добыче сырьевых товаров, которые сделают этот континент вторым по величине источником сырой нефти в Китае. Благодаря таким инвестициям (равным его более поздним обязательствам BRI в Евразии) Китай также удвоил свою годовую торговлю с Африкой до 222 миллиардов долларов, что в три раза превышает общий объем Америки. Хотя эта помощь освободительным движениям когда-то имела идеологическую подоплеку, сегодня ее сменила подкованная геополитика. Пекин, похоже, понимает, насколько быстрым был прогресс Африки за одно поколение с тех пор, как этот континент освободился от особенно хищнической версии колониального правления. Учитывая, что это второй по численности населения континент планеты, богатый людскими и материальными ресурсами, ставка Китая на будущее Африки в триллион долларов, вероятно, когда-нибудь принесет богатые дивиденды, как политические, так и экономические.  Вложив триллион долларов в Евразию и еще триллион в Африку, Китай участвует ни много ни мало в крупнейшем в истории инфраструктурном проекте. Он пересекает эти три континента рельсами и трубопроводами, строит военно-морские базы по всему южному краю Азии и окружает весь трехконтинентальный остров мира цепочкой из 40 крупных торговых портов. Такая геополитическая стратегия стала тараном Пекина, чтобы взломать контроль Вашингтона над Евразией и тем самым бросить вызов тому, что осталось от его глобальной гегемонии. Непревзойденные военные воздушные и морские армады Америки все еще позволяют ей быстро перемещаться над этими континентами и вокруг них, как это убедительно показала массовая эвакуация из Кабула. Но медленное, дюйм за дюймом продвижение наземной инфраструктуры Китая со стальными ребрами через пустыни, равнины и горы этого мирового острова представляет собой гораздо более фундаментальную форму будущего контроля. Как слишком ярко показывает геополитическая игра Китая в Афганистане, в словах, написанных сэром Хэлфордом Маккиндером более века назад, все еще много мудрости:  «Кто правит Мировым островом, тот командует миром».

Мухтар Жамишжанов,

журналист